Фильштейн М. Похвала книге

                  Фильштейн Михаил

         Похвала книге

        Венок сонетов

                          1
Дряхлеет книга, как порой – наречье.
Душа ж ее, как буквица, горит!
Открой – заглавный лист заговорит
И сам к нему потянешься навстречу.

Упорный труд не терпит суеты,
Не возгорится от тщеты напрасной.
Вдали от этой суетности праздной
Я вчитываюсь в древние листы.

Удачу мечу красною строкой
И мысль шлифую – до седьмого пота.
Увековечит добрая работа
И тяжкий труд, и благостный покой.

О, счастье с книгой! Все идет на лад.
Темнеет переплет подобьем лат.

                          2
Темнеет переплет подобьем лат.
Как полукружье конского копыта,
На нем печать – лицо иного быта.
Но он, как прежде, гулок и крылат.

Ярился горн. Мохнатые меха,
Свирепо воя, выдубили кожу.
Она на пламя жаркое похожа.
Она гудит, как посох пастуха.

Померкла тушь и киноварь завяла,
И потускнела зыбкая строка.
Но руку обжигает сквозь века
Прохладный трепет крепкого сафьяна.

И горбится, и дышит, как Атлант,
На гнутой полке древний фолиант.

                          3
На гнутой полке древний фолиант –
Сосредоточье каменных анналов.
Гранит, надгробья, стены, плиты, скалы –
Обветренный эпохами гигант!

Какие письмена! Склонясь, немею
Над судьбами, что слово обрели.
Я долгую историю земли
Читаю и от горя каменею.

Пред каменным терпением людей
Бледнеют статуй бронзовые слитки.
Бесстрастные, бесчувственные свитки
Еще хранят былой накал страстей.

На полке древний том – нетленен, вечен –
Стоит, закладкой памяти отмечен.

                          4
Стоит, закладкой памяти отмечен,
Свод рукописный. Как стрижи из гнезд,
Слетелись буквы в зябком свете звезд –
Точеных литер звонкие предтечи.

Писец гусиным вывел их пером.
Хватило и терпенья, и сноровки.
Мудреные заставки и концовки
Украсил он неярким серебром.

О судьбах княжеств золотое слово…
Но в нем, дороже монастырских книг,
Тот, о себе самом, истошный крик –
О житии во времени суровом.

К глухому небу вопиющий глас…
Рукописание. Немой рассказ.

                          5

Рукописание. Немой рассказ.
Пресс Гутенберга – дней иных начало!
Тысячеустно слово зазвучало,
Как эхо в соснах. Книги звездный час!

Поющие печатальные доски,
Звенящие точеные шрифты…
Выводит речь себя из немоты,
В свинцовой повторяется полоске.

Стучит станок. Его призывный скрип
Не вязь писца – подобье рукоделья.
И голос, обреченный в тихой келье,
В зенит восходит – что там манускрипт!

Кричат истошно на немых страницах
Пергаменты, папирусы, таблицы.

                          6

Пергаменты, папирусы, таблицы –
Самой мечтой вооруженный дух.
Он в сумрачных столетьях не потух.
Отлит в свинец, к нам долетел, как птица.

Да будет словом праведным свинец!
Не все еще на этом свете ясно.
И сочетанье гласных и согласных
Еще не единение сердец.

Но полно! Время, злую мысль развей!
Огромный мир вокруг гудит, как улей.
Свинец летит в него не смертной пулей –
А доброй вестью, что всего живей.

Пора надежд… Мне звездной ночью снится
Их клинопись, их вязь, как предков лица.

                          7
Их клинопись, их вязь, как предков лица,
Из шквальной тьмы – я знаю! – не вернуть.
Распалась их доподлинная суть,
Их тайне до поры не проявиться.

Заколебалось мирозданье книг.
На миг, в былом огне, оно ослепло.
И стали книги жалкой горстью пепла,
И вырван – человечий! – их язык.

Все прописные истины – на знамя,
Как прописные буквы. Мрак и страх.
Но пламенем сраженные в кострах,
Взывают книги – душ живое пламя.

И, как солдаты, в трудный ратный час
Глядят в упор и не отводят глаз.

                          8
Глядят в упор и не отводят глаз,
Как зерна, буквы. Близок час урочный.
Еще молчит подтекст. Петит подстрочный
Выглядывает из наборных касс.

Но весел сев! И звездами в ночи
Восходят зерна черные клавира.
Альдины лад и вензель эльзевира,
И лирика кириллицы – звучи!

Созрел на пашне жребий Капулетти,
Взошла судьба Монтекки – быть беде!..
Чу! Задышал на черной борозде
Мятежный ветер нашего столетья.

Он – что сердца и царства сотрясал –
Под сводами озвучивает зал.
 

                          9
Под сводами озвучивает зал
Глухие стоны падающих сосен.
Умчатся ль вновь в пронзительную просинь
Погубленные эти голоса?

Вершинный ветер обмер. Песня спета.
Вечнозеленых не открыть очей.
Но книгой очарован, книгочей
Своих сомкнуть не может до рассвета.

Пилой низвергнутая красота!
Не в шифоньере и не в дутом кресле –
Она в странице со стихом воскресла.
Ее недостижима высота!

В простых томах расходятся по свету
Спрессованные голоса поэтов.

                          10
Спрессованные голоса поэтов
На книжных полках. Старый букинист,
Как временем измятый желтый лист,
Глядит, воспоминаньями согретый.

Изысканное слово – антиквар.
И золотой обрез первоизданья,
И корешок граненный, будто зданье, -
Все для торговца песенный товар.

Былая слава, призрачный успех,
Замеченные веком опечатки,
Меж строчек отсыревший груз взрывчатки,
Как добрый, отслуживший срок доспех…

Прекрасны букинисты! Не монету –
Они возносят гордый стих сонета.

                          11
Они возносят гордый стих сонета –
Поэты. Полуночники. Юнцы.
Кому из них – у времени в гонцы?
Кому – иная участь – кануть в Лету?

Наставников призывная труба –
За эту книжность их не обессудьте.
В живых, переплетенных кожей, судьбах
И их литературная судьба.

Они листают время том за томом,
Им в своих книгах не уйти от книг –
От этих мудрых, жизненных вериг,
Что стали и отечеством, и домом.

Восходит их магический кристалл,
Чтоб дух высокий души потрясал.

                          12
Чтоб дух высокий души потрясал,
Ведут века друг с другом поединок.
Свет – в изголовье. В книге – середина.
Эпохи сшиблись, слово – как металл.

Стремительно летит копье строки,
Шрапнель цитат свистит на бранном поле.
Зачитан том до дыр, до ран, до боли, -
Но рать на полках строится в полки!

Дано томам сердца глаголом жечь,
Мир покорять не кровью, а любовью.
Как вечный океан, у изголовья
Волнуется, кипит родная речь.

Она кипит, она гудит в поэме, -
Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень.

                          13
Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень,
Как за дверьми из огрубевших кож –
Любовь, измена, истина и ложь –
И тяжкое, и сладостное бремя.

Уже не скажешь: прошлое мертво.
Оно от нас усталый лик не прячет.
И кто-нибудь беспомощно заплачет
Над сумрачным характером его.

О, нет, читатель, смейся, как дитя,
Пусть радуется и душа, и тело!
Мы тот характер приохотим к делу,
Его мы вырвет из небытия!

Ах, книги старые! – распахнутое семя –
Они выходят к Жизни, к вечной теме.

                          14
Они выходят к Жизни, к вечной теме, -
Скупые строки, словно рваный крик.
Касайся же застежек моих книг,
Клади, фортуна, руки мне на темя!

Переносил я – пасынок Судьбы –
С листа на лист. И все повышли сроки.
Без напряженья все повисли строки,
Как провода, - и не гудят столбы.

С зеленых листьев надобно! И вот –
Пыхтит росток, пульсирует источник…
С оригинала, с Жизни, - что подстрочник! –
Я сотворил свой точный перевод.

Без гула дня, его живого веча,
Дряхлеет книга, как порой – наречье.

                          15
Дряхлеет книга, как порой – наречье,
Темнеет переплет подобьем лат.
На гнутой полке древний фолиант
Стоит, закладкой памяти отмечен.

Рукописание. Немой рассказ –
Пергаменты, папирусы, таблицы.
Их клинопись, их вязь, как предков лица,
Глядят в упор и не отводят глаз.

Под сводами озвучивает зал
Спрессованные голоса поэтов.
Они возносят гордый стих сонета,
Чтоб дух высокий души потрясал.

Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень,
Они выходят к Жизни, к вечной теме.