Бердичевский Я.И Книжник волею Божией...

Я. Бердичевский

  Книжник волею Божией...

Этот год, отмеченный полувековой дружбой и тесным творческим сотрудничеством с Владимиром Андреевичем Быстровым, принес печальную весть - не стало столь близкого моей душе и сердцу человека.  Мне слышится негромкий и вместе с тем четкий голос Володи, подчеркнуто спокойно ведущего несколько отcтраненный рассказ как бы не о себе, а о ком-то третьем, прошедшем с раннего детства "этапы большого пути" - этапы тюрем, лагерей, ссылок. И вот этот, "третий", не только сумел подняться, не только сумел сохранить заложенные в нем изначально творческие задатки, но развил их до высот для иных и вовсе недосягаемых. Большевистский режим лишил его формального образования, вернее, диплома, но не смог лишить его жажды знаний, жажды, постоянно утоляемой. Быстров являл из себя образец классического автодидакта, а в условиях, созданных ему, да и не только ему - многим тысячам и тысячам ему подобных - "типического героя в типических обстоятельствах". Вечный источник, к которому постоянно припадает жаждущий - книги. Володя был Книжником, Книжником волею Божией, Книжником потомственным - от семьи, от старых ее корней. Только мы, его современник, способны по-настоящему понять и оценить подвиг Володи, ибо резко изменились времена пусть и в одном и том же пространстве - прелестном, но все же достаточно провинциальном Херсоне, где круг истовых друзей и поклонников Книги не столь и велик. Однако он нисколько не уже, чем, скажем, в Москве с ее десятимиллионным населением, где на эти десять миллионов не набралось и полусотни членов Национального Союза библиофилов (НСБ). Вот и выходит, что в Херсоне книжников нисколько не меньше, а и вовсе наоборот. Но все же следует добавить, что старых книжных фондов в Москве неизмеримо больше, чем в любом другом (кроме, конечно же, Петербурга) городе, то станет вполне ясна та огромная, каждодневная, более, чем полувековая, не побоимся этого слова, титаническая работа Быстрова. Ведь утолить свои постоянно растущие, в полном соответствии с ростом книжнической образованности, желания в условиях богоспасаемого Херсона-града, да к тому же еще и при минимальных материальных возможностях представляется просто нереальным, а потому необходимы постоянные контакты с собратьями по библиофильскому цеху. В результате составилось, скорее всего, лучшее в городе книжное собрание, украшенное не только редкостями, но и раритетами первостатейными. А в самом начале 60-х годов четверо херсонцев - С. А. Щербаков, М. А. Емельянов, В. А. Черников и, конечно же, В. А. Быстров были покорены мастерством рижского искусника книжного знака Алексея Юпатова, создавшего для них великолепные экслибрисы. Следствие этой затеи не заставило себя ждать - все четверо примкнули к немноголюдному в те годы сообществу экслибрисистов. И, как уже повелось, наиболее рьяным и успешным из них стал опять-таки Быстров. На скудной экслибрисной карте Советского Союза явился Херсон, связи с которыми поддерживали все города-побратимы экслибрисной гильдии. Имя Быстрова приобрело все расширяющуюся популярность. Свидетельствую: мои частые визиты в обе столицы всегда сопровождались рассказами о быстровской деятельности. Приведу лишь несколько широко известных имен этой аудитории - это в Москве В. Г. Лидин, С. П. Фортинский, С. А. Вуль, Ю. С. Бородаев и др., в Ленинграде Б. А. Вилинбахов, В. А. Меньшиков, Г. А. Голубенский и др. При приездах в Ригу - напременнно А. И. Юпатов, З. Я. Зузе, в Вильнюс - И. И. Шапиро, в Ростов на Дону - П. Б. Горцев, Б. А. Карамзин, в Ереван - Р. С. Бедросов, А. П. Мамаджанян, в Тбилиси - В. Л. Цилосани, в Одессу - Б. Я. Левых, С. З. Лущик, в Харьков - Н. И. Молочинский, В. А. Усолкин и т.д. Самое название Херсона в первую очередь всегда соотносилось с именем Владимира Андреевича Быстрова. Мне довелось, правда, давным-давно, ознакомиться с книгами и экслибрисами Володи, признаюсь, даже в те далекие годы, многое меня не оставило безучастным. Главное, что произвело особенно сильное и незабываемое впечатление - это его отношения с предметами его любви и почитания. Уже одно то, как он брал книгу в руки, как открывал ее по верхнему правому углу, как бережно разгибал блок - все это выдавало истинного, повторяю, Божией милостью книжника. А аккуратно разложенные и расписанные (все!) книжные знаки вызывали даже чувство доброй зависти - вот бы и мне так... Володя был книжником-исследователем. Его интересовало решительно все, связанное в той или иной степени с каждым поставленным им на полку экземпляром. Его письма буквально были перенасыщены сонмом вопросительных знаков. Но и он сам не был эдаким "гобсеком" - всегда спешил поделиться, рассказать о своих новых не только приобретениях, но и открытиях, ничего не утаивая, ничего не скрывая. При всем при том, прожил Володя счастливо - и в этом несомненно огромную роль сыграла его семья, полностью разделявшая его устремления, мечтания и свершения, что само по себе уже превеликое счастье, которым Господь одаряет только избранных, отмеченных Его милостивой дланью. Я уверен, что справедливая оценка роли Быстрова во всем культурологическом ареале его города со временем поднимется на самую высокую планку и новые книжные страстотерпцы будут по крохам собирать материалы о подвижнической жизни Владимира Андреевича с неменьшим пылом и усердием, чем нынешние наши современники восстанавливают картину жизни его предшественника Сергея Александровича Сильванского. Мне хочется от собственного "я" верить, что быстровское древо книголюбия даст новые мощные творческие побеги - из века в век.
                                                                                

Берлин

27 января 2012.