З ранніх творів Василя Федорова

ИЗ РАННИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ВАСИЛИЯ ФЁДОРОВА
(по страницам херсонских газет)

Лебеди

Однажды ранней весной мне пришлось охотиться на косах Днепрово-Бугского лимана.
Было холодно – лед только что сошел, и в клубящихся над горизонтом тучах еще чувствовалось холодное дыхание уходящей зимы.
Глухо шумел лиман, жалобно свистел ветер, раскачивая тонкие стебли прошлогодних осок, злобно шуршал камыш, припадая к волнам своими засохшими верхушками…
С какой-то мучительной надеждой всматривался я в задернутую туманным флером даль: не покажется ли стая перелетных птиц, не блеснет ли ярким светом давно желанное солнце. Но было хмуро и неприютно вокруг.
Волны вздымали снежную пену, несли ее, как мертвого младенца, бросали на холодные отмели, вспеленав водорослями и морской травой. Ветер рыдал безнадежно над каждою новой волной, пришедшей издалека, чтобы умереть, разбившись на мелкие брызги в жуткой неизвестности на песчаной косе…
И не было конца этим жертвам в холодной бескрайности водной пучины.
И не было бодрящей уверенности в том, что проглянет солнце, что вырастут когда-нибудь зеленые травы, расцветут цветы…
И вдруг чьи-то трубные голоса наполнили воздух…
Из серой мглы, из глубины клубящегося над водой тумана вынырнули широкие белые крылья, и стало ясно, что – лебеди.
Свободно и вольно рассекая воздух, летели они к дальнему северу навстречу бурям и непогодам и исчезли также внезапно, как появились, растворившись в тумане.
Но было ясно, что наступила весна, что нет возврата злой зиме; как бы ни свистела буря, как бы ни шумел прошлогодний камыш своими засохшими верхушками.
                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   1919
 

Мародерам тыла

Я плачу не о том, что вдали
Растут холмы родных могил,
Я не о том грустил вначале,
Что гибнет много юных сил,
И, яростно сжимая руки,
Свой гнев несу не на врагов:
За искупительные муки
Я даже их простить готов!..
Есть в городах и селах наших
Враги опаснее врагов:
И в их узорчатые чаши
Стекает жертвенная кровь.
Их взор пьяней от крови алой
И оттопырена мошна,
А на лице в морщине вялой
Усмешка тайная страшна.
И оттого, что нет сознанья
В отвисло блекнущих чертах,
Еще мучительней страданье
И неизбывнее мой страх!..
Так стая жадная шакалов,
В чьих взорах трусость залегла,
В полях глухих, где смерть гуляла,
Рвет неостывшие тела.
Им, распинающим Россию
За тридцать небольших наград,
Скажу ли с кротостью Мессии:
«Они не знают, что творят?»
Забуду ль плач в далеких селах
Детей оставленных отцом?
Развею ль грусть в пирах веселых,
Когда все мысли об одном?
Когда ее, мою родную,
Свои же дети гонят прочь,
Когда о Ней одной тоскую
В туманный день, в глухую ночь.
И если враг силен и крепок,
Я верю твердо – мы сильней.
Мне с лиц родных бездушный слепок
Еще ужасней и страшней.
И что сказать бойцам усталым?
Что и в тылу у нас враги?
Что их губительное жало
Прожжет родные очаги?
И опустив безсильно руки
Поклоны класть в тиши ночной,
Когда так ужасны муки
И стоны матери родной.
                                            1917 Ещё стихи