А. В. Блюм

БИБЛИОГРАФЫ И БИБЛИОГРАФИЯ В РУССКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX в.

Изучение истории библиографии предполагает обращение исследователей к разнообразному кругу источников. Особое место среди них занимает художественная литература, запечатлевшая такие приметы времени, которые не нашли отражения в других документах. До последнего времени она редко привлекала внимание историков библиографии. В единственном библиографическом пособии, зафиксировавшем этот материал,— «Словарном указателе по книговедению» А. В. Мезьер — интересующая нас тема отражена недостаточно полно¹. Еще более ограниченный круг художественных произведений, в которых идет речь о библиографии, используется в современных историко-библиографических работах. Это понятно, изображение библиографов и их деятельности вовсе не являлось магистральной темой русской литературы, занимало в ней скромное место. Однако и отдельные упоминания, и тем более самостоятельные произведения должны войти в научный оборот.
Автор этих строк, собиравший материал для сборника «Очарованные книгой. Русские писатели о книгах, чтении, библиофилах» (М., 1982), предлагает читателям некоторые неизвестные и малоизвестные произведения русской художественной литературы XIX в., в которых выведены вымышленные или реальные деятели библиографии.

Уже в самом начале XIX в. крупные библиографические труды вызывали интерес к библиографии не только среди ученых и критиков-журналистов, но и писателей. Если «Опыт российской библиографии...» В. С. Сопикова привлек внимание преимущественно научных кругов, то совсем иное дело «Росписи российским книгам...» библиотек В. А. Плавильщикова (1820 г.) и – в еще большей мере – наследника и продолжателя его дела А. Ф. Смирдина (1828 г.). Библиотеки при их книжных лавках играли роль литературных салонов, которые посещались виднейшими русскими писателями. Насколько можно судить, первое упоминание этих росписей и библиографии вообще на страницах художественного произведения относится к 1828 г., когда в Петербурге появился анонимный сборник рассказов и очерков П. Л. Яковлева, плодовитого литератора; брата лицейского товарища А. С. Пушкина^2, «Чувствительное путешествие по Невскому проспекту». Действие одного из рассказов «Книжная лавка» происходит, по-видимому, у Плавильщикова. Автор иронизирует над своим героем, мечтающим прослыть литератором. Монолог его заканчивается словами: «Пусть буду автором. Мне дешево достанется это название... стоит только отобедать в кругу литераторов... чего же лучше? Итак, я прочту свое путешествие, прослыву автором... Плавильщиков поместит меня в каталог русских писателей — и я бессмертен!»³ Кажется, несмотря на шутливый тон, автор всерьез (и не без оснований!) полагает, что включение книги в библиографический труд спасет его от забвения.
Как известно, необычайную популярность в литературных и научных кругах приобрел составленный В. Г. Анастасевичем «смирдинский каталог» с тремя дополнениями к нему, весьма полно представивший русскую книгу первой половины XIX в. Это отметил В. Г. Белинский, одобривший «счастливую мысль Смирдина» и считавший, что каталог – «настольная ручная книга в кабинете каждого литератора»⁴. Одновременно это сделало его объектом пародий, особенно часто появлявшихся в 30-е годы в журнале О. И. Сенковского «Библиотека для чтения»⁵. Позднее, в 40–50-е годы, в пору расцвета жанра «физиологического очерка», «Роспись...» фигурирует на страницах рассказов, посвященных нравам и типам «холодных букинистов» – разносчиков⁶. Каждый такой букинист, начиная свою карьеру, не преминет запастись «библией книжников» – каталогом библиотеки Смирдина, «сравнительно с ним закупает на Толкучем (рынке. – А. Б.) целую кипу книг, почти за ничто, и отправляется с ним по городу. Вот вам начало букиниста».⁷
Сегодня не может не вызвать изумления пассаж в сатирическом очерке барона Брамбеуса (О. И. Сенковского) «Превращение голов в книги и книг в головы», опубликованном в смирдинском альманахе «Сто русских литераторов». В ядовитом, что вообще свойственно Брамбеусу – журналисту и критику, описании целого паноптикума «голов» особое «отделение» отведено «головам-ящикам с умом на пружине». Это – головы лексикографов, хронологов и библиографов. Вот «голова славного африканского библиографа. Извольте заметить, что она внутри имеет вид шкатулки со множеством перегородок и ящиков, которые битком набиты заглавиями и форматами книг, книжечек, брошюр, уставов, уложений, положений и учреждений всех известных и неизвестных народов. Эти заглавия теперь перемешаны и лежат в беспорядке по разным ящикам, потому что в таком виде они всегда лежали в голове... Вы, может статься, думаете, что подобные головы ни к чему не годятся?.. Вы ошибаетесь: в нужных случаях с ними делают чудеса. Так, например, этот глубокоученый библиограф имел обыкновение сверлить пальцем в ухе при всяком затруднительном случае: ему довольно было повернуть палец известным образом, и эти заглавия и форматы вдруг приходили в брожение, ворочались, шевелились с шепотом, как раки в кастрюле, перескакивали из ящика в ящик, строились в шеренги, укладывались дивными узорами. Я могу показать вам это на опыте. Вот, кладу палец в ухо этой голове и, как скоро поверну им в «одну сторону — крак! — смотрите, все издания расположились по алфавитному порядку!.. Что ж вы скажете о такой голове? Теперь поверну пальцем в другую сторону— крак! — ну, что, видите ли?., те же издания построились в хронологический порядок, по годам своего выхода в свет. Посверлю ей в ухе еще иначе: вот хронологический порядок оборачивается вверх дном, и все книги ложатся отделениями, по содержаниям. Удивительная голова!»⁸
Удивителен и чрезвычайно интересен, несмотря на едкий сарказм и несправедливые выпады против библиографов, и сам фрагмент сатиры О. И. Сенковского. Ведь перед нами первый не только в отечественной, но и в мировой литературе фантастический прообраз «информационно-поисковой системы» с использованием элементов «механизации». Описание Сенковского чем-то напоминает ручкой поиск и систематизацию печатной информации с помощью перфорированных карт. Трудно сказать, что именно натолкнуло Сенковского на эту идею, опередившую, по крайней мере, на столетие свое время. (Впрочем, он вообще обнаруживал явную склонность к изобретательству и технике, уделяя этим вопросам немало внимания на страницах «Библиотеки для чтения». Да и сам изобретал всякие диковинки вроде курьезного симбиоза органа и фортепьяно.) По-видимому, Сенковский, популярный журналист и в то же время один из крупнейших русских ориенталистов, профессор Петербургского университета, часто прибегавший в своих занятиях к помощи библиографии, прекрасно понимал важность мобильной перестройки библиографического материала в нужном исследователю порядке.
Таким образом, во второй четверти XIX в. библиография как объект литературного творчества исподволь входит в художественные произведения. Но подлинный взрыв интереса русских писателей к библиографии происходит в 60–70-е годы. Вызван он был широким увлечением на рубеже 50–60-х годов библиографическими разысканиями, формированием так называемого «библиографического» направления историко-литературной науки. Представители этого направления не раз становились мишенью для писателей из революционно-демократического лагеря, а библиография – в свойственном времени широком ее понимании – полем битвы с либералами и откровенными ретроградами. Имена библиографов часто мелькают на страницах художественных произведений. Наиболее популярны М. Н. Лонгинов, П. А. Ефремов и Г. Н. Геннади, особенно первый, совершивший «головокружительную» карьеру по цензурному ведомству. Жанровый диапазон посвященных им произведений достаточно широк – от дружеских юмористических посланий до едких сатир. Широкую известность в истории библиографии получила сатира Н. А. Некрасова «Литературная травля, или Раздраженный библиограф», обросшая уже изрядной литературой⁹. К «библиографическим» сюжетам на страницах романа М. Е. Салтыкова-Щедрина «Современная идиллия» обратился в своей монографии Ю. М. Лауфер¹⁰. А впервые в произведениях великого сатирика «библиограф» появляется, по-видимому, в 1860 г. на страницах журнала В. С. Курочкина «Искра» в пародийном цикле «Характеры (подражание Лябрюйеру)», подписанном примечательным псевдонимом «Стыдливый библиограф». Щедрин высмеивает в нем главные органы либералов-прогрессистов» «Русский вестник» и «Отечественные записки», достается и «знаменитому нашему библиографу и гробокопателю М. Н. Лонгинову»¹¹.
Некоторые библиографы были настолько популярны в Петербурге, что писатели укрывали их имена под весьма прозрачными криптонимами. Так, в рассказе В. В. Крестовского «Букинист», опубликованном в сборнике «Петербургские типы» (Спб., 1867. С. 32–40), изображен книжник новой формации, «тертый калач», «сквозь огонь, воду и медные трубы перепущенный». Любопытен прием, с помощью которого он проникает в дома известных петербуржцев. Дабы снискать доверие хозяина, он объявляет себя присланным «от Н. Ф. Щ-ны, М. И. С-кого, г-на Г-ди или г-на М-ва». Читатели легко угадывали имена крупных ученых, библиографов и литераторов 60-х годов – публициста и критика Н. Ф. Щербину, историка М. И. Семевского, библиографов Г. Н. Геннади и В. И. Межова. В дальнейшем пройдоха-букинист сам расшифровывает некоторые имена, хотя и смешно искажает их: «От Михайлы Ивановичa Синевского к вашей милости присланы... Теперича вот у Михайлы Ивановича али у господина Генадия – просто страсть сколько книжек – шкапы лопаются! Право слово, лопаются!»
Библиофильские и библиографические «дружества», близость к ним многих поэтов – некоторые из них и сами были завзятыми книжника – все это породило особый фольклор, уже в то время частично проникший на страницы печати. Несмотря на шутливую тональность, стихотворения затрагивали чрезвычайно важные вопросы библиографии. За юмористической пикировкой скрывался серьезный разговор об этике и методике, как сказали бы сейчас, библиографического труда, тщательности разработок, недопустимости дилетантизма, порождавшего ошибки иногда весьма курьезного свойства. Особенно, как известно, прославился своими эпиграммами и пародиями С. Л. Соболевский. Чаще всего адресатом их был Г. Н. Геннади, библиографические и издательские предприятия которого, несмотря на непреходящую ценность многих его трудов, все же давали пищу для насмешливых посланий. Известны и стихотворные ответы самого Геннадии¹². Высмеял Соболевский и купца-библиофила Я. Ф. Березина-Ширяева, выпустившего многотомные «Материалы для библиографии» (Спб., 1868–1870. Кн. 1–8) с массой ошибок и неточностей¹³. История эта подробно освещена в современной литературе¹⁴.
К библиографам и библиографии обращено шутливое стихотворение Я. П. Полонского. Поскольку оно нe публиковалось более ста лет – с момента первого появления в сборнике поэта «Снопы» (Спб., 1871. С. 349), позволим себе привести его полностью:

                                                                Я за прозу берусь, я за вирши берусь,
                                                                И забвенья реки не боюсь, не боюсь –
                                                                От журнального лая спасая поэта,
                                                                Не надолго меня спрячет темная Лета.
                                                                Ходит мусорщик вдоль этой темной реки –
                                                                И нет глаза быстрей, нет ловчее руки…
                                                                Все, что только в волнах этой Леты мелькает,
                                                                Что ни вынырнет, все то он жадно хватает:
                                                                И не только рублевых, грошовых писак
                                                                От него эта Лета не спрячет никак.
                                                                Чуть завидит кого, – живо на берег тащит,
                                                                И ликует душа его, аще обрящет.
                                                                От ветошной души пусть ветошка одна
                                                                Попадется – и та будет им спасена.
                                                                И пускай целый свет смысла в ней не увидит,
                                                                Он хоть метку найдет и ее не обидит,
                                                                И ее поместит в поминанье свое,
                                                                Как великое имя, неведомо чье!
                                                                И попробуй хоть дичь поместить я в газету,
                                                                Чтоб найти эту дичь, он обшарит всю Лету
                                                                                                             (иль Апраксин двор).
                                                                                                              Кто же мусорщик сей?
                                                                П.– копун иль Еф... – злодей?!
                                                                Для обоих готов сочинять я куплеты,
                                                                Оба рады поэта исхитить из Леты, 
                                                                Оба рады друг друга в Лету столкнуть,
                                                                От обоих (пожалуй, их ревность раздута)
                                                                Сам Сатурн, что детей пожирает, заплачет, –
                                                                И его вспотрошить ничего им не значит.

Сокращения были хорошо понятны современникам, да и сейчас легко прочитываются: «Полторацкий-копун иль Ефремов-злодей». И с крупнейшим библиофилом С. Д. Полторацким, и с библиографом П. А. Ефремовым Полонский поддерживал самые дружеские отношения. Что же касается ремарки, то речь в ней идет о знаменитых развалах и лавчонках букинистов, облюбовавших Апраксин двор в Петербурге.
Начиная с 80-х годов прошлого века, библиографы и библиография очень редко попадают на страницы художественных произведений. Разумеется, дальнейшее обследование различных пластов русской литературы конца XIX – начала XX в. может внести определенные коррективы в это утверждение, но вряд ли они будут значительны. Пока известно лишь несколько эпиграмм и посланий к библиографам литератора П. К. Мартьянова, чрезвычайно слабых в художественном отношении. В своей книге «Цвет нашей интеллигенции»¹⁵ он, в частности, опубликовал эпиграмму на В. И. Межова:

                                                                Все книги русские читает –
                                                                По корешкам, конечно,
                                                                И на отделы разбивает,
                                                                В свой «Каталог» внося беспечно.

Мартьянов намекает на то, что монументальные труды Межова в большинстве своем составлялись без описания источников de visu – непременного правила библиографического труда.
Другое четверостишие, посвященное П. А. Ефремову, носит откровенно панегирический характер:

                                                                Почтенный наш библиограф-библиофил.
                                                                Родной поэзии негаснущих светил,
                                                                Творений вековых знаток и собиратель,
                                                                И жизни их и гения истолкователь.

Падение интереса русских писателей и к личностям библиографов, и к самому библиографическому труду вполне понятно. С 80-х годов происходит размежевание гуманитарных научных дисциплин; библиография, находившаяся прежде в синкретическом единстве с историей литературы, текстологией и критикой, выделяется в самостоятельную область знания и практической деятельности. Связи библиографов с литераторами, характерные для 60-70-х годов, постепенно разрываются. Разрушение «альянса» приводит к тому, что библиографы крайне редко становятся персонажами художественных произведений. Начало же XX в. дало лишь одно, насколько можно сейчас судить, хотя и замечательное, стихотворение, посвященное библиография, – «Терцины к спискам книг» В. Я. Брюсова (1901 г.).
Художественная литература обогащает источниковую базу историко-библиографических исследований, наполняет их живым содержанием, доносит до нас то, что с большим трудом поддается реконструкции на основании иных источников (традиционно – самих библиографических пособий и документов), а именно: отношение современников к библиографам и их работе. Этой проблеме автор посвятил специальную статью «Художественная литература как историко-книжный источник»^16.

1  Мезьер А. В. Словарный указатель по книговедению. – Л., 1924. – С. 25, 739; То же :  М.; Л., 1931. – С. 96.
2  Кубасов И. Павел Лукьянович Яковлев // Рус. Старина. – 1903. – №6. – C. 195-214.
3  Чувствительное путешествие по Невскому проспекту. – СПб., 1828. – С. 38.
4  Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. – М., 1955. – Т.9. – С. 244.
5   См., напр.: Сенковский О. И. Ночи Пюблик-Султан-Богодура // Б-ка для чтения. – 1838. – Т.24. – С. 35-102. Подробнее о пародировании Сенковским библиографических текстов см.: Каверин А. В. Барон Брамбеус. – М., 1966. – С.127-182.
6  См., напр.: Ефебовский П. В. Букинист // Вчера и сегодня : Лит сб. / сост. В. А. Сологуб. –  СПб., 1845. – Ч.1. – С. 105-114; Голицынский А. П. Представители Толкучего рынка // Голицынский А. П. Уличные типы. – М., 1860. – С. 47-51; Лейкин Н. А. Букинист // Неделя. – 1868. – №48. – С. 1677-1683; №49. – С. 1725-1730.
7  Ефебовский П. В. Указ. соч. – С. 106.
8  Сто русских литераторов. – СПб., 1839. – Т.1. – С. 297-298.
9  Текст сатиры полностью опубликован, помимо собраний сочинений Некрасова Н. А., в «Хрестоматия по русской библиографии с XI века по 1917 г.» С.А. Рейсера ( М., 1956. – С. 237-240); отрывок, посвященный собственно «библиографии», – в монографии Ю. М. Лауфера «Теория и методика советской литературной библиографии» (М., 1978. – С. 34). Результаты исследования проблемы адресата произведения изложены в книге Л. М. Равич «Г. Н. Геннадии» (М., 1981. – С. 30-31) и нашли отражение в комментариях к Полному собранию сочинений Н. А. Некрасова в 15 томах (Л., 1981. – Т.2. – С.372-375).
10  Лауфер Ю. М. Указатель сочинений. – С. 32-34.
11  Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений : в 20 т. – М., 1966. – Т.4. – С. 198.
12  Кунин В. В. Библиофилы пушкинской поры. – М., 1979. – С. 165-169.
13 Березин-Ширяев Я. Ф. Сергей Александрович Соболевский // Библиограф. – 1892. – №1. – С. 6-7.
14  Берков П. Н. Русские книголюбы. – М.; Л. – 1967. – С. 189-201; Кунин В. В. Указатель сочинений. – С. 181-186.
15  Мартьянов П. К. Цвет нашей интеллигенции: словарь-альбом русских деятелей XIX века в силуэтах, кратких характеристиках, надписях к портретам и эпиграммах. – 3-е изд. – СПб, 1893. – С. 109.
16  Книга : Исследования и материалы. – М., 1986. – Вып.52. – С.100-122.