Наша профессия

Человеческий разум испытывает меньше трудностей,
продвигаясь вперед, чем углубляясь в самого себя.
П. Лаплас. Аналитическая теория вероятностей*

Доктор педагогических наук, академик МАИ при ООН и РАЕН, директор Библиотеки РАН Валерий Павлович Леонов подготовил к печати новую книгу о библиографах. Введение к ней мы предлагаем вниманию читателей.

Есть такая профессия – библиограф. И у этой профессии имеется одна удивительная особенность – общение с накопленным человеческим знанием один на один, без посредников. И не только в качестве обозревателя, но и соучастника. Свобода общения с миром знаний выводит библиографа на события иного масштаба времени; физически ощущаешь, что и Александрийская библиотека, и библиотека Ярослава Мудрого – это не только великое прошлое, но и вероятное настоящее. Восхищает мощь накопленной информации, приоткрывается грандиозность того, что К. Поппер назвал "знанием без субъекта знаний"*. Раскрепощение, чувство свободы библиографа, обострение не только памяти, но прежде всего – интуиции, когда всего лишь несколько строк в энциклопедии или справочнике, набранные петитом, – это и озарение, и подсказка, необходимые для решения задачи. И библиограф выбирает правильный путь...
Особенность библиографии как профессии в том, что в ней пока не существует четко выраженного профессионального научного сообщества, оно для библиографов гораздо более размыто, нежели для физиков, биологов или химиков. Библиографом в принципе может назвать себя каждый. Но это не значит, что нет определенного класса наук, которые занимаются библиографией. Библиография – это вполне конкретная деятельность, даже более конкретная, чем, скажем, изучение природы. Потому что мы не знаем, где границы природы, где она начинается и заканчивается, насколько устойчивы ее законы. А библиография – фиксирует и изучает все, что создано и описано человеком и превращено особым способом в коллективное достояние. Если согласиться с определением библиотеки как космоса, отраженного в текстах*, то библиография в самом общем виде есть путеводитель по космосу текстов, который выступает в данном случае в исходном значении древнегреческого слова. Это миропорядок, установленный от века и регулирующий все отношения во вселенной. Космосу противостоит хаос. Без библиографии, без обзора космос текстов будет безмолвным, ему будет угрожать хаос. Главная задача библиографии видится в том, чтобы представить пользователю обзор накопленного мирового знания, сориентировать и указать пути возможного решения интересующей проблемы.
Библиография тяготеет к общению, к тому, что можно назвать большим разговором эпохи. Наука отходит от разговора, уходит в монолог, а библиография, наоборот, хочет приблизиться к диалогу и вобрать в себя все имеющиеся точки зрения. Здесь никто не может стремиться привести все к общему знаменателю. Может быть поэтому в библиографии едва ли возможна теория в строгом смысле слова; есть много теорий библиографии и все они достаточно равноправны. Библиографическая теория существует как мнения отдельных ученых, которые смогли объединить очень много различных фактов и наблюдений: А. И. Барсук, Э. К. Беспалова, М. А. Брискман, А. А. Гречихин, Ю. С. Зубов, О. П. Коршунов, Н. А. Сляднева, А. В. Соколов, В. А. Фокеев и другие.
Предлагая современное понимание библиографии, я взял в качестве эпиграфа к книге слова П. Лапласа (1749–1827) – выдающегося французского ученого-естествоиспытателя. Следуя его логике, можно полагать, что "продвижение разума вперед" и "углубление разума в самого себя" в какой-то мере были неразрывны на протяжении всей истории развития книжного и библиотечного дела. Но сейчас такая связь усилилась и стала более явной. Сегодня трудности построения теоретических основ библиографии обусловлены необходимостью для разума целенаправленно углубиться в самого себя, чтобы продвинуться вперед по основному руслу уже имеющихся концепций.
Цель книги "Библиография как профессия" – вызвать у читателя сомнения и поставить под вопрос сложившиеся принципы и подходы к изучению феномена библиографии, попытаться увидеть работу библиографа не со стороны, не на расстоянии, а соприкасаясь с ней. Мне представляется важным вернуться к рассмотрению истоков библиографии, способам представления зафиксированного в текстах знания, подходам к его реконструкции. Сформулирую главный тезис книги: библиография для меня – это одновременно и профессия, и класс наук. Здесь в одном термине естественным образом закреплена связь формирования профессионального сообщества с развитием комплекса научных знаний. В перспективе такой подход к библиографии может сыграть важную роль в организации рациональной деятельности человека в целом.
Итак, я буду говорить о библиографии, имея в виду не систему библиографических знаний (как результат конечной работы), не описание процессов библиографической деятельности, как это было раньше, а – профессиональное научное сообщество, принципы организации в нем общения, обмена информацией, научных поисков.
Профессиональное библиографическое сообщество ничем не отличается от любого другого и включает в себя такие характеристики*:
♦  профессиональную ответственность не только за хранение, передачу и использование имеющейся совокупности специальных знаний, но и за ее расширение как в эмпирическом, так и теоретическом направлениях. Обладание такими знаниями отличает профессионалов от "непосвященных", и это обладание, будучи продемонстрировано, получает название "экспертизы";
♦ автономность профессии в привлечении новых членов, их подготовке и контроле профессионального поведения;
♦ установление между профессией и общественным  окружением таких  отношений,  которые обеспечивали бы ей поддержку и охрану от непрофессионального вмешательства;
♦  наличие внутри профессии системы вознаграждений, которые служили бы достаточным стимулом для профессионалов.
Перечисленные характеристики реализуются в информационной среде и облегчают поиск движущих сил, или механизмов профессии. Среда выступает тем окружением, той атмосферой, где происходят получение, обработка и распространение библиографических знаний. А используя механизмы профессии, можно попытаться понять, сколько времени, энергии и сил надо потратить на достижение ожидаемых исследователем практических результатов. Вот что имелось в виду, когда говорилось о роли библиографии в организации рациональной деятельности человека.
Первым шагом в развитии библиографии как профессии стало образование специализированной совокупности знаний. Речь идет не о накоплении профессиональных приемов и практических навыков, а о создании формализованного объема библиографических знаний, пригодных для записи и хранения в письменном виде. Если обратиться к истории, то различие между формальным знанием и практическим умением уходит корнями еще в древность, когда знание умственное (религиозное, правовое) явственным образом отличалось от навыков, которые предполагали физический труд. Библиография была в смысле такого разделения областью, сочетавшей в себе и то, и другое.
На протяжении последних столетий библиография в России неразрывно связана с именами A. И. Богданова, Н. И. Новикова, В. С. Сопикова, B. Г. Анастасевича, Г. Н. Геннади, В. И. Межова и многих других. Труды этих ученых внесли значительный вклад в становление библиографии. В них наша профессия рассматривалась в рамках культуры и определялась как внутренним саморазвитием библиографии, так и влиянием внешних факторов, а творчество библиографа тем самым органично включалось в диалог с эпохой.
Библиография как класс наук реализует себя в междисциплинарном поле. В нем профессия разворачивается как культурно-интеллектуальная деятельность, в исследовательскую сферу которой попадает, помимо ее результатов, изучение форм и средств интеллектуального общения с миром культуры. Можно сказать, что в пространстве мира культуры формируется внутренний мир библиографа.
Мир библиографа – это не метафора, это определенная совокупность культурно-профессиональных ценностей, форм и правил поведения, социальных ролей профессионала, создающего и реконструирующего новое знание. Библиограф как личность находится в постоянных поисках смысла своей деятельности, в поисках сегодня, как и раньше, ответа на мучительный вопрос: "Что такое библиография и для чего нужен библиограф?". Он живет одновременно в нескольких временных и библиотечных пространствах, постоянно сталкиваясь с проблемой соотнесения прошлого и настоящего. Он осознает свою включенность в библиографический процесс, и это составляет основной конфликт его профессии, идущий от непредсказуемости, неожиданности и новизны запросов. Неудовлетворенность собой и достигнутым, внимательный взгляд в будущее – так было вчера, так происходит сегодня и так будет всегда... В чем же причины конфликта библиографа с самим собой? Надо признать, что, несмотря на приверженность библиотечных профессионалов к библиографической работе и предпочтение ее остальным видам деятельности, в общественном сознании библиография занимает весьма скромное место. За ней, по крайней мере в России, прочно закрепился статус вспомогательной, обслуживающей дисциплины, а внедрение новых информационных технологий формирует убеждение, что сегодня уже не может и не должно быть такой профессии. Но это не так.
"Профессии, — аргументировано доказывает в своей книге американский философ Ричард Рорти, — могут пережить парадигмы, породившие их"*. Залог того, что библиографическая деятельность будет существовать столь же долго, сколько будут существовать культура и наука – в необходимости в "учителях", которые в достаточной мере использовали труды ушедших великих библиографов.
Старая библиографическая парадигма, основанная на ресурсном информационном обеспечении, была описательной, функциональной или сервисной. Путь от записи в каталоге, указателе к первичному документу пользователь, как правило, проходил самостоятельно, но он был не в состоянии сам проделать большую работу по разысканию релевантного материала. Полученная в результате ожидания публикация могла вызвать и разочарование. Даже X. Л. Борхес в конце жизни признавался, что "...чувствовал отвращение к библиографиям, отдаляющим студентов от первоисточника"*.
Сегодня описательный подход в библиографии себя изживает. На смену приходит другая парадигма — когнитивная, или знаниевая. Когнитивная перспектива предполагает изучение внутренней структуры и представления знания в библиографических системах с целью повышения интеллектуального потенциала пользователя. Уже есть библиографы, которые этим занимаются, правда, пока их мало. Зато тот, кто сегодня работает над библиографической трансформацией знания, подготавливает себя к новым задачам.
Когда я начал работать над книгой, стало ясно, что она, чтобы быть актуальной, должна позволить заглянуть в будущее. Поэтому в ней очень мало того, что я писал о библиографии раньше.
У читателя, разумеется, тут же возникает вопрос: а как же сегодняшние проблемы библиографии, связанные с новыми технологиями, менеджментом? Действительно, это ключевые проблемы сегодня и они решаются, – именно поэтому о них говорится очень сжато. Вместо этого речь пойдет о проблемах, которые станут актуальными завтра. Их можно наблюдать, анализировать, пытаться решать.
Современная ситуация в библиографии уникальна. Профессиональное сообщество библиографов вынуждено адаптироваться к кардинальным изменениям, к современному варианту российского общества. И одним из основных механизмов адаптации является профессиональная мобильность в самых разнообразных формах. Интернет позволяет библиографу вступать в отношения с коллегами вне рамок конкретной библиотеки или информационной службы. Отношения эти не ограничиваются и рубежами государств. Все изменения в профессиональной жизни, происшедшие в конце XX в., могут пересекаться, образуя корпоративные формы сообщества. Конечно, наивно было бы идеализировать компьютер и считать, что он уводит нас в идеальный мир. Нынешний мир не становится лучше или хуже. Он просто становится другим. Разрешаются одни проблемы и возникают новые. Библиограф строит свою работу на том, что большая часть искомых решений уже где-то отражена в мировой литературе. Их надо найти и приспособить к текущим проблемам. Поэтому можно сказать, что моя книга — призыв к действию. В ней обсуждаются задачи, которые сообща могут решить только библиографы и информационные специалисты. И тем не менее в главном — это книга о библиографии как профессии и ее будущем.
Для критики моих рассуждений предлагаю читателю два возможных пути и, соответственно, два критерия оценки. Первый – критерий внешней доказуемости библиографических событий разных эпох и объяснения их через "систему присоединения". Имеется в виду проверка достоверности авторских рассуждений путем интерпретации оппонентами привлекаемых мною документов. Но одного этого недостаточно. Ключевая роль в первом критерии принадлежит словосочетанию "система присоединения". А оно требует специального пояснения.
Известно, что исторические события и эпохи поддаются конструктивному описанию и объяснению, если профессионал сумел обнаружить в тексте сущность изучаемого явления, показать его в динамике и взаимосвязи с другими текстами. Сущность может быть выражена или одним словом, или словосочетанием, или предложением. В них сконцентрирована, как в математической формуле, некая эвристика, дающая ключ к пониманию происходившего и возможность идти дальше и дальше. Тезис об исходной ценности "формулы движения", своего рода путеводной звезды, очень важен, но ее не всегда удается сразу распознать в научных публикациях. Приведу в качестве примера одну из таких прогностических формул, предложенную в XIX в. немецким историком Теодором Моммзеном (1817–1903), автором "Римской истории". Первые три тома этого сочинения вышли в свет в 1854–1857 гг.
Читая "Бесхребетную Испанию" X. Ортеги-и-Гассета, поймал себя на том, что и мне передалось ощущение испанца от впечатления, произведенного на него первыми главами "Римской истории". Предлагаю читателю текст Ортеги:
«Итак, момент, когда Моммзен приступает к рассказу о сложном и трудном пути, пройденном римским народом, исполнен самого высокого драматизма. Великий историк уже занес перо над листом бумаги, готовясь написать первую фразу, призванную задать тон в этой подлинно героической симфонии. Перед его внутренним взором стремительно проносится величественная процессия важнейших событий. Так умирающий в свой последний час вспоминает мгновенно всю прожитую жизнь. Моммзен, лучше любого римлянина знавший перипетии имперской судьбы, вновь и вновь просматривает эту "историческую киноленту" . Богатство интуитивных прозрений готово выпасть золотым дождем в одной лаконичной фразе. И вот, обмакнутое в чернила перо выводит гениальные строки: "История любой нации, и прежде всего римской, представляет собой развитие системы присоединения"».
Красиво, правда? Есть над чем задуматься. Если история нации представляет собой "развитие системы присоединения", то эта система может распространяться и на социальные институты, которые формируются внутри нее, в процессе развития нации? Тогда что такое процессы присоединения?
После этой фразы-формулы мне захотелось прочесть ее не в переводе с испанского, а в оригинале. Добавлю, что за этот многотомный труд Теодор Моммзен получил в 1902 г. Нобелевскую премию по литературе в следующей формулировке: «Одному из величайших исторических писателей, перу которого принадлежит такой монументальный труд, как "Римская история"»*. Вот что в результате разысканий у меня получилось.
Шестая глава первого тома "Неграждане и реформа государственного строя" в берлинском издании 1861 г. начинается так*:
"Die Geschichte einer jeden Nation, deritalis-chen aber vox alien ist ein grosser Synoekismus: schon das alteste Rom, von dem wir Kunde habem, ist ein dreieiniges und erst mit der volli-gen Erstarrung des Romerthums endigen die ahnlichen Incorporationen".
В русском переводе сочинение Т. Моммзена озаглавлено уже не "Римская история", а "История Рима". Впервые оно было опубликовано в 1936 г. и с тех пор постоянно воспроизводится по этому изданию. Вот русский перевод фразы-формулы*:
"История каждой нации, а в особенности италийской, представляет собой великий синойкизм: уже тот очень древний Рим, о котором до нас дошли сведения, был триединым, а включение новых частей прекратилось лишь тогда, когда римский быт достиг полного окостенения".
Что означает термин "синойкизм"? Нахожу объяснение. "Синойкизм (греч.) – совместное проживание, сожительство. В Др. Греции: слияние, объединение нескольких ранее обособленных поселений или городов в единое политическое целое"*. А где же "система", "присоединение"?
Обращаюсь к французскому изданию 1863 г., которое редактировал сам Т. Моммзен*:
"L'histoire de toute nation, et surtout de la nation latine, est un vaste systeme d'incorpora-tion. Rome dans les tempslts plus anciens dont le souvenir nous soit parvenu, est une unite tripartite, et de semblables incorporations ne cesserent qu'avec I'energie vitale des Romains".
Во французском переводе, как можно видеть, первое предложение, данное на немецком языке, разбито на два самостоятельных. Вместо "синойкизма" (в немецком тексте) во французском появляется термин "система инкорпорации", т. е. включения, взаимопроникновения*. Другими словами, редактируя французское издание, Т. Моммзен избрал для читателя более понятное словосочетание, чем "синойкизм". Его, видимо, и цитировал X. Ортега-и-Гассет.
Таким образом, сравнив прижизненные немецкий и французский тексты с русским переводом, ключевой тезис Т. Моммзена, поразивший испанца, можно перевести как: "История любой нации, и особенно нации италийской, представляет собой великую систему присоединения". Из этой формулы следует, что развитие нации, ее подъем, рост и могущество обуславливаются взаимопроникновением и взаимосвязью с другими нациями. Если система присоединения разрушается, наступают стагнация, затем упадок, и государство распадается на части, которые снова начинают жить по отдельности...
Я считаю, что применение формулы Моммзена "система присоединения" справедливо и для объяснения ключевых периодов библиотечной истории. Библиотечная история – это не просто хронология событий, в центре ее человеческая жизнь. Независимого от человека не существует проекта или плана толкования событий. Нужно усилие разума и воображения, чтобы воспроизвести прошлое в настоящем, а затем настоящее перевести в прошлое. Теодору Моммзену, благодаря творческому вдохновению и воображению, удалось блестяще соединить казалось бы внешне бессвязные факты и события в осмысленный поток исторической жизни, увидеть в потоке развитие "великой системы присоединения".
Возвращаясь к критериям оценки читателем позиции автора, второй критерий я бы сформулировал как "внутреннее согласие". Под "внутренним согласием", если объяснять кратко, подразумевается доказательность моих теоретических построений при отсутствии произвольного толкования уже имеющихся концепций других авторов. Итак, выдвигаются два критерия для критики и обоснования библиографии как класса наук и профессионального сообщества: 1) "внешняя доказуемость" и 2)"внутреннее согласие".
...Завершая введение, подчеркну, что библиография как особая интеллектуальная деятельность доступна не всем. Действия библиографа по разысканию, трансформации и реконструкции знаний подобны деятельности детектива. Библиограф, задавая вопросы и обращая внимание на детали, путем нестандартных размышлений ведет пользователя к искомому результату. Романы Агаты Кристи и рассказы Эдгара По гораздо ближе к библиографии, чем это может показаться на первый взгляд.

1. L'esprit humain eprouve moins (de difficultes) a se porter en avant, qu'a se replier sur luimene. Laplace. Theorie analytique des probabilites.
2. Крысин Л. П. Толковый словарь иноязычных слов. – 2-е изд., доп. – М.: Рус. яз., 2000. – С. 643.
3. Лекции и речи нобелевских лауреатов в русских переводах. 1901–2002: Биобиблиогр. указ. /СПб. НЦ РАН. БАН; Отв. сост. Н. А. Сидоренко; Отв. ред. В. П. Леонов.  – СПб.: Библиотека РАН, 2003. – С. 13.
4. Леонов В. П. Пространство библиотеки: Библиотечная симфония. – М.: Наука, 2003. – С. 7, 85.
5. Моммзен Т. История Рима. I. До битвы при Пидне. – СПб.: Наука: Ювента, 1994.  – С. 82;
6. Моммзен Т. История Рима. Т. I, кн. 1, 2. До битвы при Пидне. – М.: Фолио, 2001. – С. 92.
7. Парсонс Т., Сторер Н. Научная дисциплина и дифференциация науки // Научная деятельность: Структура и институты: Сб. пер. – М.: Прогресс, 1980. – С. 27—55.
8. Поппер К. Р. Объективное знание. Эволюционный подход / Пер. с англ. Д. Г. Лахути; Отв. ред. В. Н. Садовский. – М.: Эдиториал УРСС, 2002. – 381 с.
9. Рорти Р. Философия и зеркало природы / Науч. ред. В. В. Целищев. – Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1997. – С. 291.
10. Тейтельбойм В. Два Борхеса: Жизнь, сновидения, загадки / Пер. с исп. Ю. Ванникова. – СПб.: Азбука, 2003. – С. 400.
11. Mommsen T. Romische Geschichte. Erster band. Bis zur schlacht von Pudna. Dritte Auflage. – Berlin: Weidmannsche Buchhandlung, 1861. – S. 83.
12. Mommsen Т. Histoire Romaine. – Т. I. Bruxelles. Leipzig, 1863. – P. 99.
 

// Мир библиографии. – 2005. - № 1. – С. 2-6.